Дмитрий Стахиевич Моор.
"Ты записался добровольцем?"
1920.
Советский график Дмитрий Стахиевич Орлов (1883-1946), взявший себе псевдонимом имя Моора – героя знаменитой драмы Шиллера «Разбойники», писал: «Требования, которые вправе предъявить наша страна художнику, - необычайно велики. Он должен быть не только профессионалом, мастером своего дела, но и гражданином своей страны, и средствами своего художественного мастерства служить великому делу борьбы за социализм, за построение бесклассового общества». Эти «фанерные» фразы не должны казаться нам данью художника режиму, при котором ему приходилось жить и творить. Без сомнения, Моор был истинным фанатиком коммунистической идеи, он был преданным слугой советского строя. Как писал его товарищ П. Алякринский, Моор отличался какой-то «необыкновенной твердостью и непримиримостью во взглядах на жизнь, искусство». Порой кажется, что его мышление было таким же контрастным, резким, как и его плакаты, не предполагавшие никаких полутеней, оттенков – в них только черное или белое, причем в огрубленном виде. В этом смысле его можно назвать Демьяном Бедным плаката. Следует отметить, что фанатичная левая (а потом коммунистическая) целеустремленность Моора была присуща ему еще задолго до революции 1917 года. Тогда в своих карикатурах он, пользуясь появившейся после 1905 года свободой слова, «бичевал» самодержавие и его министров (в промежутках между рисованием банальных афиш для синематографа или гламурных концертов Вертинского). После Февральской революция 1917 года он мог уже без оглядки на цензуру потешаться над царем-неудачником «Николашкой», потом над генералом Корниловым, Керенским и прочими противниками левых. Естественно, что переворот 25 октября 1917 года был и его, Моора, триумфом. Впоследствии он стал сотрудничать в «Окнах РОСТА» и в ГлавПУРе (Главное политическое управление Красной армии), в котором стал заведующим агитационно-художественной частью. Это была важная, комиссарская должность. Наверняка Моор тогда ходил в «кожани» и уж точно он не голодал, как Петров-Водкин и другие художники. Позже Моор писал: «Наступила Великая пролетарская революция. Она дала мне огромные возможности в работе. Теперь я мог вступить в бой против врагов рабочего класса на защиту завоеваний революции <…>. Не оставляя работы в печати, я искал новых массовых форм изобразительной речи. Я стремился к тому, чтобы язык художника звучал наравне с речью политического оратора. Такой трибуной для меня явился революционный плакат. Плакаты того времени ожесточенно боролись с контрреволюцией, вдохновляя красных бойцов к победе, призывая тыл к активной помощи фронту». И это было отчасти правдой. Нужно отметить, что Белое движение вчистую проиграло красным войну не только на поле боя, но и на словах, в пропагандистском смысле. Конечно, основы этого поражения лежат в неясной, расплывчатой идеологии Белого движения, лидеры которого были исключительно военными и не обладали даром политиков и ораторов. Трудно представить себе, что генералы Деникин или Юденич, подобно своему противнику Троцкому, могли бы часами произносить перед толпой зажигательные речи, увлекать и подчинять ее себе, как Крысолов своих хвостатых жертв. К тому же белые опасались революционной риторикой оттолкнуть от себя монархические и правые антибольшевистские силы. Поэтому, отвергая политически выгодную для них социалистическую терминологию, белые лидеры лишались мощного идейного оружия. Они вообще с подозрением относились к социалистам. Поэтому в рядах антибольшевистских сил так и не всплыл такой яркий оратор, каким был Керенский. Белые генералы говорили только о возрождении армии, восстановлении порядка и туманно обещали после победы предоставить народу России самому выбрать политический строй. Такая политика, названная «непредрешенчеством», была неубедительной для тех, кого Ленин весьма биологично назвал «массами». В итоге Белое движение в глазах разных слоев народа ассоциировалось с восстановлением ненавистного тогда почти всем без исключения самодержавия. Зато примитивной, но доходчивой для миллионов неграмотных жителей страны социалистической пропаганде большевиков, осуществляемой талантливой левой интеллигенцией (такими людьми, как Моор, Маяковский и легион им подобных), Белое движение ничего противопоставить не смогло. Даже в сравнении с плакатом Моора аналогичные белогвардейские плакаты проигрывают и в цветовом решении, и в динамике, и в тексте: вместо грубого мооровского окрика-напоминания: «Ты записался добровольцем?» - с вербовочных плакатов Белого движения звучат интеллигентские вялые вопросы: «Отчего вы не в армии?»; «Почему ты не на фронте?» Так и слышишь в ответ: «Как же, сейчас все брошу». Несмотря на бумажный голод, большевики завалили страну агитационным материалом – текстами речей и портретами своих «вождей», декретами и плакатами. Из конца в конец страны разъезжали агитационные поезда (Моор был одним из тех художников, кто их оформлял), собиравшие толпы изголодавшихся по зрелищу людей. Большевики победили не только штыком, террором и страхом, но и романтическими песнями, необычайной «былинной» униформой (кстати, сшитой по эскизам художника Билибина еще для Временного правительства), рифмованными словами о будущем «царстве равенства и братства», смешной, запоминающейся сатирой, построенной на противопоставлении огромных, мужественных фигур в буденовках – «защитников и строителей нового мира» - и мелких, уродливых, толстопузых «буржуинов», золотопогонных «черных баронов», их алчных до русского угля и леса друзей-интервентов, от которых нужно во что бы то ни стало защищать, как от супостатов, «социалистическое Отечество». В умелом использовании социалистических и отчасти патриотических мотивов, сюжетов и образов, в грубости языка и примитивной доходчивости состояла гигантская сила большевистской пропаганды. И Моор был одним из ее столпов. Во многом благодаря ему агитационный плакат стал могучим оружием в борьбе за сознание «масс». Моор, как Ленин и Троцкий в политике, не стесняясь, упрощал действительность, примитизировал содержание и художественную форму этих плакатов, подстраивал их под сознание простолюдинов, привыкших к лубку, даже переиначивал с этой целью лубочные сюжеты на советский лад. Такими были его плакаты «Петрограда не отдадим», «Смерть мировому империализму», «Прежде один с сошкой, семеро с ложкой. Теперь кто не работает, тот не ест», «Рано пташечка запела…», «Советская репка». Уместно заметить, что большевики относились к своим плакатам так же трепетно, как к декретам, и те, кто сдирал или портил плакаты, могли пойти под расстрел как «контрреволюционеры». По своей сути плакаты Моора были примитивно античеловечны, они воспевали бескомпромиссную жестокость к противнику. Плакаты Моора «Врангель еще жив, добей его без пощады», «Красный подарок белому пану» излучали ненависть, что вполне отвечало общему психологическому состоянию общества, погрузившегося в пучину братоубийства. Как раз в этой обстановке у Моора и появился знаменитый плакат «Ты записался добровольцем?». Моор так описывает свое произведение: «На этом плакате – красноармеец, указывающий пальцем, глаза его устремлены прямо на зрителя и поворачиваются по ходу его. Я собрал много разговоров по поводу этого плаката. Некоторые мне говорили, что они стыдились его, что им было стыдно не записаться добровольцами». Произведение Моора не было оригинально. «Плакат с пальцем» - так называли этот жанр, придуманный англичанами в 1914 году, в начале Первой мировой войны, когда появился вербовочный плакат Альфреда Лита с изображением бесцеремонно тыкающего пальцем (да еще в перчатке!) в зрителя военного министра лорда Горация Китченера и словами: «Британцы! Вы нужны Китченеру. Вступайте в армию своей страны! Боже, храни короля!»
Этот жест, великолепно использующий волшебное свойство перспективы и «не отпускающий» зрителя, с какой бы точки он ни посмотрел на плакат, оказался истинной находкой. Вначале его повторили в плакате, на котором Джон Буль, обобщенный британец, восклицает: «Who’s absent? Is it You?» («Кого не хватает? Тебя?»). затем идея перекочевала через океан, и вот уже Дядя Сэм с лицом создавшего его художника Д. М. Флагга призывает: «I want you for U. S. Army» («Ты нужен армии Соединенных Штатов»). Вот тут-то, в 1920 году, и использовал Моор американский плакат, заодно запечатлев себя в облике красноармейца в буденовке. А дальше уже можно говорить о целой коллекции «плакатов с пальцем». В каких только странах и по какому только поводу их не выпускали! Вряд ли плакат Моора в 1920 году принес советскому режиму реальную пользу. Те, кто были «комсомольцами-добровольцами», уже давным-давно служили в армии или гнили в могилах, Красная же армия, созданная Троцким, состояла из пяти миллионов призванных в принудительном порядке крестьян, и как раз в конце войны она доживала последние месяцы: готовилась грандиозная демобилизация, и тут уж было не до добровольцев – важно было сохранить в войсках квалифицированные кадры. Судьба же Моора после 1920 года сложилась весьма успешно: он основал «Крокодил», учил Кукрыниксов, рисовал десятки карикатур на врагов СССР, развращал простые души в журнале «Безбожник у станка», в общем, делал свое дело…
Евгений Анисимов. «Письмо турецкому султану. Образы России глазами историка». Санкт-Петербург, «Арка». 2013 год.
* * *
СМОТРИТЕ ТАКЖЕ:
